Неточные совпадения
Чичиков, вынув из кармана бумажку,
положил ее перед Иваном Антоновичем, которую тот совершенно не заметил и накрыл тотчас ее
книгою. Чичиков хотел было указать ему ее, но Иван Антонович движением головы дал знать, что не нужно показывать.
— А вот почему. Сегодня я сижу да читаю Пушкина… помнится, «Цыгане» мне попались… Вдруг Аркадий подходит ко мне и молча, с этаким ласковым сожалением на лице, тихонько, как у ребенка, отнял у меня
книгу и
положил передо мной другую, немецкую… улыбнулся и ушел, и Пушкина унес.
Заика еще плотней вжался в угол, но владелец
книг положил руку на плечо его, сказав третий раз, очень спокойно...
— Только? — спросил он, приняв из рук Самгина письмо и маленький пакет
книг; взвесил пакет на ладони,
положил его на пол, ногою задвинул под диван и стал читать письмо, держа его близко пред лицом у правого глаза, а прочитав, сказал...
У него был второй ключ от комнаты, и как-то вечером, ожидая Никонову, Самгин открыл
книгу модного, неприятного ему автора. Из
книги вылетела узкая полоска бумаги, на ней ничего не было написано, и Клим
положил ее в пепельницу, а потом, закурив, бросил туда же непогасшую спичку; край бумаги нагрелся и готов был вспыхнуть, но Самгин успел схватить ее, заметив четко выступившие буквы.
Обняв ноги, он
положил подбородок на колени, двигал челюстями и не слышал, как вошел брат. Когда Клим спросил у него
книгу Некрасова, оказалось, что ее нет у Дмитрия, но отец обещал подарить ее.
В отделение, где сидел Самгин, тяжело втиснулся большой человек с тяжелым, черным чемоданом в одной руке, связкой
книг в другой и двумя связками на груди, в ремнях, перекинутых за шею. Покрякивая, он взвалил чемодан на сетку,
положил туда же и две связки, а третья рассыпалась, и две
книги в переплетах упали на колени маленького заики.
Ко всей деятельности, ко всей жизни Штольца прирастала с каждым днем еще чужая деятельность и жизнь: обстановив Ольгу цветами, обложив
книгами, нотами и альбомами, Штольц успокоивался,
полагая, что надолго наполнил досуги своей приятельницы, и шел работать или ехал осматривать какие-нибудь копи, какое-нибудь образцовое имение, шел в круг людей, знакомиться, сталкиваться с новыми или замечательными лицами; потом возвращался к ней утомленный, сесть около ее рояля и отдохнуть под звуки ее голоса.
Ну, пусть бы так; но он
положил ему жалованье, как мастеровому, совершенно по-немецки: по десяти рублей в месяц, и заставлял его расписываться в
книге.
Потом уж он не осиливал и первого тома, а большую часть свободного времени проводил,
положив локоть на стол, а на локоть голову; иногда вместо локтя употреблял ту
книгу, которую Штольц навязывал ему прочесть.
— Два десятка… — задумчиво говорила она, — ужели она их все
положит? — И, поставив в шкаф банку, побежала в кухню. А Обломов ушел к себе и стал читать
книгу…
Обломов разорвал листы пальцем: от этого по краям листа образовались фестоны, а
книга чужая, Штольца, у которого заведен такой строгий и скучный порядок, особенно насчет
книг, что не приведи Бог! Бумаги, карандаши, все мелочи — как
положит, так чтоб и лежали.
Она вытащила из сундука, из-под хлама
книгу и
положила у себя на столе, подле рабочего ящика. За обедом она изъявила обеим сестрам желание, чтоб они читали ей вслух попеременно, по вечерам, особенно в дурную погоду, так как глаза у ней плохи и сама она читать не может.
Он
положил ей за спину и под руки подушки, на плечи и грудь накинул ей свой шотландский плед и усадил ее с
книгой на диван.
Бабушка хотела отвечать, но в эту минуту ворвался в комнату Викентьев, весь в поту, в пыли, с
книгой и нотами в руках. Он
положил и то и другое на стол перед Марфенькой.
Вера с семи часов вечера сидела в бездействии, сначала в сумерках, потом при слабом огне одной свечи; облокотясь на стол и
положив на руку голову, другой рукой она задумчиво перебирала листы лежавшей перед ней
книги, в которую не смотрела.
И я дрожащею рукой пустился вынимать мои деньги и
класть их на диван, на мраморный столик и даже в какую-то раскрытую
книгу, кучками, пригоршнями, пачками; несколько монет покатилось на ковер.
Погляжу в одну, в другую бумагу или
книгу, потом в шканечный журнал и читаю: «
Положили марсель на стеньгу», «взяли грот на гитовы», «ворочали оверштаг», «привели фрегат к ветру», «легли на правый галс», «шли на фордевинд», «обрасопили реи», «ветер дул NNO или SW».
Он один приделал полки, устроил кровать, вбил гвоздей, сделал вешалку и потом принялся разбирать вещи по порядку, с тою только разницею, что сапоги
положил уже не с
книгами, как прежде, а выстроил их длинным рядом на комоде и бюро, а ваксу, мыло, щетки, чай и сахар разложил на книжной полке.
Завтрак был подан в столовой. Когда они вошли туда, первое, что бросилось в глаза Привалову, был какой-то господин, который сидел у стола и читал
книгу,
положив локти на стол. Он сидел вполоборота, так что в первую минуту Привалов его не рассмотрел хорошенько.
— Видите, какая я хорошая ученица. Теперь этот частный вопрос о поступках, имеющих житейскую важность, кончен. Но в общем вопросе остаются затруднения. Ваша
книга говорит: человек действует по необходимости. Но ведь есть случаи, когда кажется, что от моего произвола зависит поступить так или иначе. Например: я играю и перевертываю страницы нот; я перевертываю их иногда левою рукою, иногда правою.
Положим, теперь я перевернула правою: разве я не могла перевернуть левою? не зависит ли это от моего произвола?
Это было варварство, и я написал второе письмо к графу Апраксину, прося меня немедленно отправить, говоря, что я на следующей станции могу найти приют. Граф изволили почивать, и письмо осталось до утра. Нечего было делать; я снял мокрое платье и лег на столе почтовой конторы, завернувшись в шинель «старшого», вместо подушки я взял толстую
книгу и
положил на нее немного белья.
К тому же я не все
книги показывал или
клал у себя на столе, — иные прятались в шифоньер.
Самое Евангелие вовсе не считалось краеугольным камнем, на котором создался храм, в котором крестились и
клали земные поклоны, — а немногим, чем выше всякой другой
книги церковно-служебного круга.
Всем букинистам был известен один собиратель, каждое воскресенье копавшийся в палатках букинистов и в разваленных на рогожах
книгах, оставивший после себя ценную библиотеку. И рассчитывался он всегда неуклонно так: сторгует,
положим,
книгу, за которую просили пять рублей, за два рубля, выжав все из букиниста, и лезет в карман. Вынимает два кошелька, из одного достает рубль, а из другого вываливает всю мелочь и дает один рубль девяносто три копейки.
Во-первых, он
полагал, что если женщина умеет записать белье и вести домашнюю расходную
книгу, то этого совершенно достаточно; во-вторых, он был добрый католик и считал, что Максиму не следовало воевать с австрийцами, вопреки ясно выраженной воле «отца папежа».
Часто обманут бывал в ожидании своем, но частым чтением церковных
книг он основание
положил к изящности своего слога, какое чтение он предлагает всем желающим приобрести искусство российского слова.
В 1515 году Латеранский собор о ценсуре
положил, чтобы никакая
книга не была печатана без утверждения священства.
— Оставь, — проговорил Парфен и быстро вырвал из рук князя ножик, который тот взял со стола, подле
книги, и
положил его опять на прежнее место.
Все эти дамы рассказывали потом, что князь осматривал в комнатах каждую вещь, увидал на столике развернутую
книгу из библиотеки для чтения, французский роман «Madame Bovary», заметил, загнул страницу, на которой была развернута
книга, попросил позволения взять ее с собой, и тут же, не выслушав возражения, что
книга из библиотеки,
положил ее себе в карман.
На столе лежали
книги; он взял одну, продолжая говорить, заглянул в развернутую страницу, тотчас же опять сложил и
положил на стол, схватил другую
книгу, которую уже не развертывал, а продержал всё остальное время в правой руке, беспрерывно махая ею по воздуху.
— Знаю, знаю, что вы хотите сказать, — перебил ее Паншин и снова пробежал пальцами по клавишам, — за ноты, за
книги, которые я вам приношу, за плохие рисунки, которыми я украшаю ваш альбом, и так далее, и так далее. Я могу все это делать — и все-таки быть эгоистом. Смею думать, что вы не скучаете со мною и что вы не считаете меня за дурного человека, но все же вы
полагаете, что я — как, бишь, это сказано? — для красного словца не пожалею ни отца, ни приятеля.
Я его не увижу, если он сам не отыщет, а он отыскивать не будет, как я
полагаю, после напечатанной им
книги…
— Пьяна? Вы говорите, что я пьяна? А хотите, я докажу вам, что я трезвее всех вас? Хотите? — настойчиво спрашивала Агата и, не ожидая ответа, принесла из своей комнаты английскую
книгу,
положила ее перед Красиным. — Выбирайте любую страницу, — сказала она самонадеянно, — я обязываюсь, не выходя из своей комнаты, сделать перевод без одной ошибки.
— Вот место замечательное, — начал он,
положив перед Лизою книжку, и, указывая костяным ножом на открытую страницу, заслонив ладонью рот, читал через Лизино плечо: «В каждой цивилизованной стране число людей, занятых убыточными производствами или ничем не занятых, составляет, конечно, пропорцию более чем в двадцать процентов сравнительно с числом хлебопашцев». Четыреста двадцать четвертая страница, — закончил он, закрывая
книгу, которую Лиза тотчас же взяла у него и стала молча перелистывать.
И доктор,
положив под голову несколько
книг «О приходе и расходе хлеба снопами и зерном», лег на стол и закрылся своим полушубком.
Сорванные травы и цветы мы раскладывали и сушили в
книгах, на что преимущественно употреблялись «Римская история Роллена» и Домашний лечебник Бухана; а чтоб листы в
книгах не портились от сырости и не раскрашивались разными красками, мы
клали цветы между листочками писчей бумаги.
Разумеется, мать
положила конец такому исступленному чтению:
книги заперла в свой комод и выдавала мне по одной части, и то в известные, назначенные ею, часы.
— Как зачем? — спросил с удивлением священник. — Митрополит Платон вводил его и правила для него писал;
полагали так, что вот они очень дорожат своими старыми
книгами и обрядами, — дали им сие; но не того им, видно, было надобно: по духу своему, а не за обряды они церкви нашей сопротивляются.
Я знала, что у букинистов в Гостином дворе можно купить
книгу иногда в полцены дешевле, если только поторговаться, часто малоподержанную и почти совершенно новую. Я
положила непременно отправиться в Гостиный двор. Так и случилось; назавтра же встретилась какая-то надобность и у нас и у Анны Федоровны. Матушке понездоровилось, Анна Федоровна очень кстати поленилась, так что пришлось все поручения возложить на меня, и я отправилась вместе с Матреной.
— Та, та, та! Очень любопытна! Много будешь знать, скоро состареешься, — сказал он и,
положив письмо,
книгу и газету в боковой карман, плотно застегнул сюртук.
Помню, уже с первых строк «Демона» Ситанов заглянул в
книгу, потом — в лицо мне,
положил кисть на стол и, сунув длинные руки в колени, закачался улыбаясь. Под ним заскрипел стул.
Бизюкина подала свою руку Термосесову, а другою,
кладя на окно
книгу, столкнула на улицу вазон.
Отец Савелий глубоко вздохнул,
положил перо, еще взглянул на свой дневник и словно еще раз общим генеральным взглядом окинул всех, кого в жизнь свою вписал он в это не бесстрастное поминанье, закрыл и замкнул свою демикотоновую
книгу в ее старое место.
Из этого шкафа он достал Евгениевский «Календарь», переплетенный в толстый синий демикотон, с желтым юхтовым корешком,
положил эту
книгу на стоявшем у его постели овальном столе, зажег пред собою две экономические свечи и остановился: ему показалось, что жена его еще ворочается и не спит.
После же смерти внушается родным его, что для спасения души умершего полезно
положить ему в руки печатную бумагу с молитвой; полезно еще, чтобы над мертвым телом прочли известную
книгу и чтобы в церкви в известное время произносили бы имя умершего.
Сын Вильяма Ллойда Гаррисона, знаменитого борца за свободу негров, писал мне, что, прочтя мою
книгу, в которой он нашел мысли, сходные с теми, которые были выражены его отцом в 1838 году, он,
полагая, что мне будет интересно узнать это, присылает мне составленную его отцом почти 50 лет тому назад декларацию или провозглашение непротивления — «Non-resistance».
Он опустился на колени у сестриных ног и
положил голову на ее колени. Она ласкала и щекотала его. Миша смеялся, ползая коленями по полу. Вдруг сестра отстранила его и пересела на диван. Миша остался один. Он постоял немного на коленях, вопросительно глядя на сестру. Она уселась поудобнее, взяла
книгу, словно читать, а сама посматривала на брата.
Когда воротился Посулов и привёз большой короб
книг, Кожемякин почувствовал большую радость и тотчас, аккуратно разрезав все новые
книги, сложил их на полу около стола в две высокие стопы, а первый том «Истории» Соловьёва
положил на стол, открыв начальную страницу, и долго ходил мимо стола, оттягивая удовольствие.
Одним, если не прекрасным, то совершенно петербургским утром, — утром, в котором соединились неудобства всех четырех времен года, мокрый снег хлестал в окна и в одиннадцать часов утра еще не рассветало, а, кажется, уж смеркалось, — сидела Бельтова у того же камина, у которого была последняя беседа с женевцем; Владимир лежал на кушетке с
книгою в руке, которую читал и не читал, наконец, решительно не читал, а
положил на стол и, долго просидев в ленивой задумчивости, сказал...